"из любви к искусству" о. генри

2. Портрет
3. Как отнесся Шабашкин к желанию Троекурова завладеть чужим имением?
Почему он не отказался от участия в этом неправом деле?
5. Какими способами Шабашкин добился исполнения желания Троекурова?
6. Как вели себя на суде Шабашкин и все судейские чиновники по отношению к Троекурову и Андрею Гавриловичу? Чем это можно объяснить?
7. При каких обстоятельствах Шабашкин встретился с Владимиром Дубровским? Как держит себя Шабашкин. Как и почему изменилось его поведение?
8. Как относится Пушкин к Шабашкину?

Пожалуйста помогите!

т из интернета) Когда господин из Сан-Франциско сделал своим идолом богатство, тщеславие и власть, и умерла его душа, а сам он превратился в машину по добыванию долларов. В какой-то степени и сам этот господин понимает, что его жизнь – это и не жизнь вовсе, поэтому возлагает огромные надежды на путешествие, которое он устроил для себя, жены и дочери. Ему кажется, что вот теперь, когда они могут многое себе позволить, он и поживет. Но, увы, за деньги не купишь чувств, за деньги не научишься радоваться солнышку, не испытаешь любви и не станешь счастливым. Не купишь за деньги веру в Бога и душу не вернешь. Итак, уже мертвый господин из Сан-Франциско отправляется с семьей в Италию. Но ничто не приносит ему облегчения: ни самые лучшие номера в отелях, ни роскошные обеды, ни памятники старины – он ничего не понимает, потому что уже ничего не чувствует. Все его существование на этой земле было распланировано. По плану шло и путешествие, только, отвергая и не принимая высший промысел, не учел он, что в любую секунду может все закончиться. Так все и случилось. Господин из Сан-Франциско совершенно неожиданно, и, прежде всего для самого себя, умирает физически. Насовсем. И вот здесь обнаруживается парадокс: духовно мертвый господин, который внешне жил припеваючи среди таких же духовных мертвецов, получая от них уважение к его деньгам, пользуясь благами цивилизации, вдруг «выпал» из их круга. Стоило ему умереть физически, как он мгновенно был выброшен из этой соответствующей его деньгам обстановки. Он стал не достоин хорошего номера, он даже не достоин гроба (повезли на катер в ящике из-под воды), его перевозили с места на место закоулками и маленькими лодчонками, пока не поместили в трюм Атлантиды вместе с непонятным грузом. Вот так мертвые души не захотели признавать мертвое дело. Вывод напрашивается сам, так, может, господин из Сан-Франциско стал живым? Теперь, когда его бренное тело лежит в просмоленном гробу на дне огромного бездушного корабля, душа человека как раз и ожила? Может, увидел он, оценил и понял, что жизнь должна заключаться не в поиске денег и вкусной пищи, а в поиске пищи духовной, которая наполнит жизнь смыслом и любовью

под бременем познанья и сомненья, В бездействии состарится оно. Богаты мы, едва из колыбели, Ошибками отцов и поздним их умом, И жизнь уж нас томит, как ровный путь без цели, Как пир на празднике чужом. К добру и злу постыдно равнодушны, В начале поприща мы вянем без борьбы; Перед опасностью позорно-малодушны, И перед властию — презренные рабы. Так тощий плод, до времени созрелый, Ни вкуса нашего не радуя, ни глаз, Висит между цветов, пришлец осиротелый, И час их красоты — его паденья час! Мы иссушили ум наукою бесплодной, Тая завистливо от ближних и друзей Надежды лучшие и голос благородный Неверием осмеянных страстей. Едва касались мы до чаши наслажденья, Но юных сил мы тем не сберегли; Из каждой радости, бояся пресыщенья, Мы лучший сок навеки извлекли. Мечты поэзии, создания искусства Восторгом сладостным наш ум не шевелят; Мы жадно бережем в груди остаток чувства — Зарытый скупостью и бесполезный клад. И ненавидим мы, и любим мы случайно, Ничем не жертвуя ни злобе, ни любви, И царствует в душе какой-то холод тайный, Когда огонь кипит в крови. И предков скучны нам роскошные забавы, Их добросовестный, ребяческий разврат; И к гробу мы спешим без счастья и без славы, Глядя насмешливо назад. Толпой угрюмою и скоро позабытой Над миром мы пройдем без шума и следа, Не бросивши векам ни мысли плодовитой, Ни гением начатого труда. И прах наш, с строгостью судьи и гражданина, Потомок оскорбит презрительным стихом, Насмешкой горькою обманутого сына Над промотавшимся отцом.