«Мы втроём – я, Мишка и Костя – приехали в пионерлагерь на день раньше всего отряда. У нас было задание: украсить помещение к приезду ребят» Весь

фрагмента?
Какую роль в данном фрагменте играют следующие подробности: «однако ж
выпил две чашки кофе и, охая, заказал себе обед», лекарь «поговорил с ним
по-немецки и по-русски объявил»?

Три года тому назад, однажды, в зимний вечер, когда смотритель
разлиновывал новую книгу, а дочь его за перегородкой шила себе платье,
тройка подъехала, и проезжий в черкесской шапке, в военной шинели,
окутанный шалью, вошёл в комнату, требуя лошадей. Лошади все были в
разгоне. При сём известии путешественник возвысил было голос и нагайку;
но Дуня, привыкшая к таковым сценам, выбежала из-за перегородки и
ласково обратилась к проезжему с вопросом: не угодно ли будет ему чего-
нибудь покушать? Появление Дуни произвело обыкновенное своё действие.
Гнев проезжего прошёл, он согласился ждать лошадей и заказал себе ужин.
Сняв мокрую, косматую шапку, отпутав шаль и сдернув шинель, проезжий
явился молодым, стройным гусаром с чёрными усиками. Он расположился у
смотрителя, начал весело разговаривать с ним и с его дочерью. Подали
ужинать. Между тем лошади пришли, и смотритель приказал, чтоб тотчас, не
кормя, запрягали их в кибитку проезжего; но, возвратясь, нашёл он молодого
человека почти без памяти лежащего на лавке: ему сделалось дурно, голова
разболелась, невозможно было ехать... Как быть! смотритель уступил ему
свою кровать, и положено было, если больному не будет легче, на другой
день утром послать в С *** за лекарем.
На другой день гусару стало хуже. Человек его поехал верхом в город
за лекарем. Дуня обвязала ему голову платком, намоченным уксусом, и села
с своим шитьём у его кровати. Больной при смотрителе охал и не говорил
почти ни слова, однако ж выпил две чашки кофе и, охая, заказал себе обед.
Дуня от него не отходила. Он поминутно просил пить, и Дуня подносила ему
кружку ею заготовленного лимонада. Больной обмакивал губы и всякий раз,
возвращая кружку, в знак благодарности слабою своей рукою пожимал
Дунюшкину руку. К обеду приехал лекарь. Он пощупал пульс больного,
поговорил с ним по-немецки и по-русски объявил, что ему нужно одно
спокойствие и что дни через два ему можно будет отправиться в дорогу.
Гусар вручил ему двадцать пять рублей за визит, пригласил его отобедать;
лекарь согласился; оба ели с большим аппетитом, выпили бутылку вина
и расстались очень довольны друг другом.
Прошёл ещё день, и гусар совсем оправился. Он был чрезвычайно
весел, без умолку шутил то с Дунею, то с смотрителем; насвистывал песни, разговаривал с проезжими, вписывал их подорожные в почтовую книгу, и так
полюбился доброму смотрителю, что на третье утро жаль было ему
расстаться с любезным своим постояльцем. День был воскресный, Дуня
собиралась к обедне. Гусару подали кибитку. Он простился с смотрителем,
щедро наградив его за постой и угощение; простился и с Дунею и вызвался
довезти её до церкви, которая находилась на краю деревни. Дуня стояла в
недоумении... «Чего же ты боишься? – сказал ей отец, – ведь его
высокоблагородие не волк и тебя не съест: прокатись-ка до церкви». Дуня
села в кибитку подле гусара, слуга вскочил на облучок, ямщик свистнул,
и лошади поскакали.
(А.С. Пушкин, «Станционный смотритель»)

3-5 предложений срочно срочно срочно((

ПОЖАЛУЙСТА БУДУ БЛАГОДАРНА ЗАРАНЕЕ СПАСИБО
Скажи-ка, дядя, ведь не даром
Москва, спаленная пожаром,
Французу отдана?
Ведь были ж схватки боевые,
Да, говорят, еще какие!
Недаром помнит вся Россия
Про день Бородина!

- Да, были люди в наше время,
Не то, что нынешнее племя:
Богатыри - не вы!
Плохая им досталась доля:
Немногие вернулись с поля...
Не будь на то господня воля,
Не отдали б Москвы!

Мы долго молча отступали,
Досадно было, боя ждали,
Ворчали старики:
"Что ж мы? на зимние квартиры?
Не смеют, что ли, командиры
Чужие изорвать мундиры
О русские штыки?"

И вот нашли большое поле:
Есть разгуляться где на воле!
Построили редут.
У наших ушки на макушке!
Чуть утро осветило пушки
И леса синие верхушки -
Французы тут как тут.

Забил заряд я в пушку туго
И думал: угощу я друга!
Постой-ка, брат мусью!
Что тут хитрить, пожалуй к бою;
Уж мы пойдем ломить стеною,
Уж постоим мы головою
За родину свою!

Два дня мы были в перестрелке.
Что толку в этакой безделке?
Мы ждали третий день.
Повсюду стали слышны речи:
"Пора добраться до картечи!"
И вот на поле грозной сечи
Ночная пала тень.

Прилег вздремнуть я у лафета,
И слышно было до рассвета,
Как ликовал француз.
Но тих был наш бивак открытый:
Кто кивер чистил весь избитый,
Кто штык точил, ворча сердито,
Кусая длинный ус.

И только небо засветилось,
Все шумно вдруг зашевелилось,
Сверкнул за строем строй.
Полковник наш рожден был хватом:
Слуга царю, отец солдатам...
Да, жаль его: сражен булатом,
Он спит в земле сырой.

И молвил он, сверкнув очами:
"Ребята! не Москва ль за нами?
Умремте же под Москвой,
Как наши братья умирали!"
И умереть мы обещали,
И клятву верности сдержали
Мы в Бородинский бой.

Ну ж был денек! Сквозь дым летучий
Французы двинулись, как тучи,
И всё на наш редут.
Уланы с пестрыми значками,
Драгуны с конскими хвостами,
Все промелькнули перед нам,
Все побывали тут.

Вам не видать таких сражений!..
Носились знамена, как тени,
В дыму огонь блестел,
Звучал булат, картечь визжала,
Рука бойцов колоть устала,
И ядрам пролетать мешала
Гора кровавых тел.

Изведал враг в тот день немало,
Что значит русский бой удалый,
Наш рукопашный бой!..
Земля тряслась - как наши груди,
Смешались в кучу кони, люди,
И залпы тысячи орудий
Слились в протяжный вой...

Вот смерклось. Были все готовы
Заутра бой затеять новый
И до конца стоять...
Вот затрещали барабаны -
И отступили бусурманы.
Тогда считать мы стали раны,
Товарищей считать.

Да, были люди в наше время,
Могучее, лихое племя:
Богатыри - не вы.
Плохая им досталась доля:
Немногие вернулись с поля.
Когда б на то не божья воля,
Не отдали б Москвы!

3 будет,пожалуйста,помогите

тихонько плакать. Ветер свистел за окнами в голых ветвях, сбивал
последние листья. Керосиновый ночник вздрагивал на столе. Он был,
казалось, единственным живым существом в покинутом доме, – без этого
слабого огня Катерина Петровна и не знала бы, как дожить до утра.

Ночи были уже долгие, тяжелые, как бессонница. Рассвет все больше
медлил, все запаздывал и нехотя сочился в немытые окна, где между рам
еще с прошлого года лежали поверх ваты когда-то желтые осенние, а теперь
истлевшие и черные листья.

Настя, дочь Катерины Петровны и единственный родной человек, жила
далеко, в Ленинграде. Последний раз она приезжала три года назад.

Катерина Петровна знала, что Насте теперь не до нее, старухи. У них, у
молодых, свои дела, свои непонятные интересы, свое счастье. Лучше не
мешать. Поэтому Катерина Петровна очень редко писала Насте, но думала о
ней все дни, сидя на краешке продавленного дивана так тихо, что мышь,
обманутая тишиной, выбегала из-за печки, становилась на задние лапки и
долго, поводя носом, нюхала застоявшийся воздух.

Писем от Насти тоже не было, но раз в два-три месяца веселый молодой
почтарь Василий приносил Катерине Петровне перевод на двести рублей. Он
осторожно придерживал Кате.рину Петровну за руку, когда она
расписывалась, чтобы не расписалась там, где не надо.

Василий уходил, а Катерина Петровна сидела, растерянная, с деньгами в
руках. Потом она надевала очки и перечитывала несколько слов на
почтовом переводе. Слова были все одни и те же: столько дел, что нет
времени не то что приехать, а даже написать настоящее письмо.

Катерина Петровна осторожно перебирала пухлые бумажки. От старости
она забывала, что деньги эти вовсе не те, какие были в руках у Насти, и
ей казалось, что от денег пахнет Настиными духами.

Как-то, в конце октября, ночью, кто-то долго стучал в заколоченную уже несколько лет калитку в глубине сада.

Катерина Петровна забеспокоилась, долго обвязывала голову теплым
платком, надела старый салоп, впервые за этот год вышла из дому. Шла она
медленно, ощупью. От холодного воздуха разболелась голова. Позабытые
звезды пронзительно смотрели на землю. Палые листья мешали идти.

Около калитки Катерина Петровна тихо спросила:

– Кто стучит?

Но за забором никто не ответил.

– Должно быть, почудилось, – сказала Катерина Петровна и побрела назад.

Она задохнулась, остановилась у старого дерева, взялась рукой за
холодную, мокрую ветку и узнала: это был клен. Его она посадила давно,
еще девушкой-хохотушкой, а сейчас он стоял облетевший, озябший, ему
некуда было уйти от этой бесприютной, ветреной ночи.

Катерина Петровна пожалела клен, потрогала шершавый ствол, побрела в дом и в ту же ночь написала Насте письмо.

«Ненаглядная моя, – писала Катерина Петровна. – Зиму эту я не
переживу. Приезжай хоть на день. Дай поглядеть на тебя, подержать твои
руки. Стара я стала и слаба до того, что тяжело мне не то что ходить, а
даже сидеть и лежать, – смерть забыла ко мне дорогу. Сад сохнет – совсем
уж не тот, – да я его и не вижу. Нынче осень плохая. Так тяжело; вся
жизнь, кажется, не была такая длинная, как одна эта осень».
1.определите основную тему данного фрагмента
2.определите основную идею
3.определите тип текста,объяснив ответ
4.определите стиль текста,объяснив ответ
5.приведите примеры использованных в тексте тропов.Какова их роль?
6.приведите примеры использованных в тексте стилистических фигур.Какова их роль?
7.какова роль данного фрагмента в композиции рассказа?обоснуйте свое мнение?
8.напишите свое отношение к проблеме,поднятой автором