Как я отношусь людям не похожим на меня ? Как начать сочинение ?

Люблю я фигурой чуть дыша,

Обворожительна ты, словно наважденье,

О боже ! Как ты всё же хороша!



В движеньях грациозна и легка,

Ты для мужчины редкая находка.

И взглядом провожают все пока,

Видна твоя изящная походка.

Твои глаза, как острых два кинжала

В мужское сердце входят каждый раз,

Уверен я, ты многих поражала,

Великолепием своих прекрасных глаз.

Таких красивых мало в нашем мире.

Они рождают счастье, или зло,

Но каждый хочет в собственной квартире,

Твоё прекрасное увидеть божество!

Есть сладострастная, прекрасная услада,

В любовном омуте твоих милейших губ,

Твоя любовь - ценнейшая награда,

Тому, кто будет нежен и не груб.

Кто сможет восхищать тебя при встрече,

Заботлив, добр, внимателен с тобой,

Кто в доброте душевной будет вечен,

От горя заслонив тебя собой.

Кто любит в женщине вниманье и заботу,

И восхищаясь красотою каждый раз,

Оценит и душевную работу,

Дарить ему блаженство и экстаз.

В тебе немного Вредность, как Перчина,

Общению придаст изящный вкус,

Ты в общем в отношеньях молодчина.

И в чём-то осуждать я не возьмусь.

С тобою встречи, как прекрасные мгновенья,

Которые никак нельзя забыть, ..

Достойна ты Любви и Восхищенья

Тебя позная без любви не жить!...

...И пусть твои любимые мужчины,

Не держат на меня на сердце зло,

Писать тебе по дружбе есть причины,

Тобой любимым крепко повезло!!!

кафтана была царская риза. - Как же мне потешать тебя, государь? - Мудрен ты стал на потехи, ничем не удивишь тебя! Каких шуток не перешучено на Руси, с тех пор как ты государишь! Потешался ты, когда был еще отроком и конем давил народ на улицах; потешался ты, когда на охоте велел псарям князя Шуйского зарезать; потешался, когда выборные люди из Пскова пришли плакаться тебе на твоего наместника, а ты приказал им горячею смолою бороды палить! Опричники хотели вскочить с своих мест и броситься на Морозова; царь удержал их знаком. - Но, - продолжал Морозов, - то все было ребяческое веселье; оно скоро тебе надоело. Ты начал знаменитых людей в монахи постригать, а жен и дочерей их себе на потеху позорить. И это тебе прискучило. Стал ты выбирать тогда лучших слуг твоих и мукам предавать. Тут дело пошло повеселее, только ненадолго. Не все же ругаться над народом да над боярами. Давай и над церковью Христовою поглумимся! Вот и набрал ты всякой голи кабацкой, всякой скаредной сволочи, нарядил ее в рясы монашеские и сам монахом нарядился, и стали вы днем людей резать, а ночью акафисты петь. Сам ты, кровью обрызган, и пел, и звонил, и чуть ли обедню не служил. Эта потеха вышла изо всех веселейшая, такой, опричь тебя, никому и не выдумать!

Что же сказать тебе, государь? Как еще распотешить тебя?

Кто автор?

собачьему обычаю хвост между ног зажимать, понятно тебе? Бьют нас? Значит, поделом бьют. Воюйте лучше, сукины сыны! Цепляйтесь за каждую кочку на своей земле, учитесь врага бить так, чтобы заикал он смертной икотой. А если не умеете, - не обижайтесь, что вам морду в кровь бьют и что жители на вас неласково смотрят! Чего ради они будут нас с хлебом-солью встречать? Говори спасибо, что хоть в глаза не плюют, и то хорошо. Вот ты, не бодрячок, объясни мне: почему немец сядет в какой-нибудь деревушке, и деревушка-то с чирей величиной, а выковыриваешь его оттуда с великим трудом, а мы иной раз города почти без боя сдаем, мелкой рысью уходим? Брать-то их нам же придется или дядя за нас возьмет? А происходит это потому, что воевать мы с тобой, мистер, как следует, еще не научились и злости настоящей в нас маловато. А вот когда научимся да когда в бой будем идти так, чтобы от ярости пена на губах кипела, - тогда и повернется немец задом на восток, понятно? Я, например, уже дошел до такого градуса злости, что плюнь на меня - шипеть слюна будет, потому и бодрый я, потому и хвост держу трубой, что злой ужасно! А ты и хвост поджал и слезой облился: "Ах, полк наш разбили! Ах, армию разбили! Ах, прорвались немцы!" Прах его возьми, этого проклятого немца! Прорваться он прорвался, но кто его отсюда выводить будет, когда мы соберемся с силами и ударим? Если уж сейчас отступаем и бьем, - то при наступлении вдесятеро больнее бить будем! Худо ли, хорошо ли, но мы отступаем, а им и отступать не придется: не на чем будет! Как только повернутся задом на восток, - ноги сучьим детям повыдергиваем из того места, откуда они растут, чтобы больше по нашей земле не ходили. Я так думаю, а тебе вот что скажу: при мне ты, пожалуйста, не плачь, все равно слез твоих утирать не буду, у меня руки за войну стали жесткие, - не ровен час, еще поцарапаю тебя...

Кто автор?