"в какой момент дедушка понял что внучка не придумала птичку-неслышымку

образу мартина борулі в тв. карпенка-карого(на укр.м. за ранее спасибо)

2. Какую часть романа занимает преступление

новорусской образованщины. Особенно здесь не повезло почему-то Суворову. Нет-нет да и услышишь из уст телеобозревателя: мол, как говорил Суворов: тяжело в учении - легко в бою! Но ведь Суворов - великий человек, он в принципе не мог сказать такой глупости! Уж кто-кто, а он-то понимал: в бою, где убивают твоих соратников, где на тебя с оружием в руках идет твой смертельный враг, не может быть легко! Суворов же говорил нечто иное, а именно: тяжело в учении - легко в походе! В походе, а не в бою! Ибо нет ничего страшнее и тяжелее боя!

Еще более нелепо широко ныне распространившееся толкование суворовских слов, будто война не кончена, пока не похоронен последний солдат. Поняв слово «похоронен» в буквальном смысле, добровольные могильщики, присвоив себе ничем не оправданную миссию завершителей Великой Отечественной войны, убеждают нас с телевизионных экранов: похоронены не все солдаты; война не окончена; героические подвиги русского воинства могут быть признаны лишь в тот момент, когда они, похоронщики, закопают в землю останки последнего русского солдата! Да задумайтесь, что вы говорите! Десятки тысяч солдат исчезли без следа, от них не осталось ни клочка плоти, они действительно пропали без вести. Их невозможно похоронить! И что же? Не считать законченной ни одну войну в истории? Да не проще ли предположить: вы не поняли, что сказал Суворов! Он сказал: война, боевые действия не окончены, пока не похоронен, т. е. пока не убит, пока жив, пока держит в руках оружие и пока ведет бой последний солдат! Это ведь и есть воинский долг: драться до последнего бойца. И пока этот последний солдат не убит, образно говоря, не похоронен, война не закончена!"

Найдите в тексте основные проблемы, на которые можно порассуждать!!!!

Умом Россию не понять,
Аршином общим не измерить:
У ней особенная стать -
В Россию можно только верить!

морю, едва передвигаясь по песку. Ученые не могли понять, что это такое, и, как подобает естествоиспытателям, сели в шлюпку и поплыли к берегу. Они увидели живое существо, но вряд ли его можно было назвать человеком. Оно ничего не слышало, ничего не понимало и корчилось на песке, словно гигантский червяк. Ему почти не удавалось продвинуться вперед, но оно не отступало и, корчась и извиваясь, продвигалось вперед шагов на двадцать в час...

Его имя?

всех рассеяли по дальним лагерям за веру в Бога. А Зое было всего десять лет. Взяли ее в детский дом (Ивановская область). Там она объявила, что никогда не снимет с шеи креста, который мать надела ей при расставании. И завязала ниточку узлом туже, чтобы не сняли во время сна. Борьба шла долго, Зоя озлоблялась: вы можете меня задушить, с мертвой снимете! Тогда как не поддающуюся воспитанию ее отослали в детдом для дефективных! Борьба за крест продолжалась.Зоя устояла: она и здесь не научилась ни воровать, ни сквернословить. «У такой святой женщины, как моя мать, дочь не может быть уголовницей. Лучше буду политической, как вся семья». И она стала политической! Чем больше воспитатели и радио славили Сталина, тем верней угадала она в нем виновника всех несчастий. И, не поддавшаяся уголовникам, она теперь увлекла за собою их! Во дворе стояла стандартная гипсовая статуя Сталина. На ней стали появляться издевательские и неприличные надписи. (Малолетки любят спорт! Важно только правильно их направить.) Администрация подкрашивает статую, устанавливает слежку, сообщает и в МГБ. А надписи все появляются, и ребята хохочут. Наконец в одно утро голову статуи нашли отбитой, перевернутой и в пустоте ее – кал. Террористический акт! Приехали гебисты. Начались по всем их правилам допросы и угрозы: «Выдайте банду террористов, иначе всех расстреляем за террор!» (А ничего дивного, подумаешь, полторы сотни детей расстрелять. Если б Сам узнал – он бы и сам распорядился.) Неизвестно, устояли бы малолетки или дрогнули, но Зоя Лещева объявила: – Это сделала все я одна! А на что другое годится голова папаши? И ее судили. И присудили к высшей мере, безо всякого смеха. Но из-за недопустимой гуманности закона о возвращенной смертной казни расстрелять 14-летнюю вроде не полагалось. И потому дали ей десятку (удивительно, что не двадцать пять). До восемнадцати лет она была в обычных лагерях, с восемнадцати – в особых. За прямоту и язык был у нее и второй лагерный срок, и, кажется, третий. Освободились уже и родители Зои, и братья, а Зоя все сидела. Да здравствует наша веротерпимость! Да здравствуют дети – хозяева коммунизма! Отзовись, та страна, которая так любила бы своих детей, как мы своих!